121

 

Уж лучше подлым быть, чем подлым слыть,

Ведь к подлецам молва всегда строга,

И нелегко упреки выносить,

Не испытав и сладости греха.

Зачем глазам, фальшивым и больным,

Оценивать моих страстей игру?

Иль эти соглядатаи вольны

То злом считать, что отношу к добру?

Нет, я есть я; виня меня, они

Перечисляют лишь грехи свои.

Я честен, а они подчинены

Желанью, чтобы чувства я таил,

    И держат мысли в дьявольском залоге:

    Мир – царство зла, и в нем все люди плохи.

 

 

                  122

 

Твои записки,твой любезный дар

Моя душа заботливо хранит.

Не только скудный список важных дат –

Ни день не будет мною позабыт.

Пока Природа оставляет шанс

Существованья сердцу и уму,

Они твой облик будут воскрешать,

Способствуя бессмертью твоему.

Чтоб удержать любви благие дни,

Не нужен мне бумажный дубликат.

Поэтому я отдаю дневник, -

Ведь ум и сердце большее хранят.  

    Держать слугу для памяти, поверь,-

    Что отворить забывчивости дверь.

 

                123

 

Нет, Время, ты не властно надо мной,

И новые твои нагроможденья

Стары, ничто не ново под луной,

Новы одежы, суть – без измененья.

Жизнь коротка, и мы восхищены

Явленьями, что Время нам всучило.

Мы жить желаем и не смущены

Известием, что все когда-то было.

Нет, Время, мне не нужен твой расчет;

Былого с настоящим видя связь,

Я понимаю: все, что предстает,

Ты строишь, постоянно торопясь.

    Клянусь тебе, и так тому и быть:

    Твоей косе меня не изменить.

 

                   124

 

Когда пюбовь – случайное дитя,

Ее судьбой могло бы быть сиротство.

Она б имела, разный путь пройдя,

И с розой, и с травой возможность сходства.

Моя любовь случайной не была,

Почет не смог вреда ей нанести,

Не привела к отчаянью хула,

Хотя в наш век уныние в чести.

Политика ей вовсе не страшна,

То арендатор считанных минут,

А у любви политика одна

Не разомлеть и в ливнях не тонуть.

    Слуг Времени в свидетели беру,

   Чьи жизни – зло, а смерть сродни добру.

 

                 125          

 

Иль я    держа л когда-нибудь навес*,

Гордясь открыто милостью монаршей,

Или фундамент заложил навек,

А он негодным стал намного раьше?

Иль не пришлось встречаться с богачом,

Кто так своею страстью покорен,

Что сложное простому предпочел

И непомерной рентой разорен?

Нет, разреши поток сердечных чувств,

Моей любви подобострастный дар,

Без третьих лиц, без помощи искусств,

Свободно, самому тебе отдать.

    Осведомитель куплен, потому

    Верь жертве обвиненья, не ему.

 

  

                   126*

 

О ты, любимый мальчик мой, кто может

Не заплатить за срок, который прожит,

Обычным увяданием в пути.

Ты продолжаешь все еще цвести.

Когда Природа, жизни госпожа,

Твое движенье хочет задержать,

То только с целью Время обмануть,

Уменьшив ряд его плохих минут.

Но, баловень, ты должен опасаться,-

Надолго ей не удержать богатства.

    Она, помешкав, счет проверит свой

    И за долги расплатится тобой.

 

                   127

   

Прекрасным не считался черный цвет, -

Язык об этом ясно говорит*.

Теперь же черный в моде, снят запрет,

И красота наследника корит:

Отныне каждый может без стыда

Подрисовать лицо и стать красивым.

Природная святая красота

Заменена красивостью фальшивой.

Глаза моей возлюбленной черны,

Как ворон, тот же цвет имеют брови, -

Как знак печали, что обречены

Они за красоту терпеть злословье.

    В глазах печаль с такою глубиной,

    Что ясно: красоте не быть иной.

 

                         128

 

Когда ты, моя музыка, играть

Садишься, и прелестными руками

Вдруг начинаешь звуки извлекать,

И пальцы к инструменту приникают,

Завидую я дерзким рычагам,

Что  смеют целовать твою ладонь.

Она принадлежит моим губам, -

И губы жжет мучительный огонь.

Чтоб угодить, те рычаги должны

Не отставать от танца рук твоих,

Которые так с деревом нежны,

Что мертвое счастливей губ живых.

    Пока счастливцы льнут к твоим рукам,

    Дай пальцы – им, а поцелуй – губам.

 

 

                        129

 

Издержки духа в действиях любви

Как в акте, так и в похоти, - огромны.

Желание, возникшее в крови,

Бесстыдно, дико, зло, бесцеремонно.

Жесток, неистов, груб его  порыв,

Стремленье наслаждение поймать.

Отраву искушенья проглотив,

Оно совсем лишается ума.

Безумство в обладании, в погоне,

Настиг, владея, крайне возбужден,

Блаженство – в сочетанье, после – горе,

До – радости посулы, после – сон.

    Все так, но нам никак не миновать

    Небесных врат любви, ведущих в ад.

 

   

                     130

 

Глаза любимой солнцу не подобны,

И губы как кораллы не красны,

Не белокурый локон вьется черный,

И нет у кожи снежной белизны.

Ни белых роз дамасских и ни алых

В цветенье щек не замечает взгляд.

Свежо дыханье милой, но вдыхал я

И более прекрасный аромат.

Я наслаждаюсь голосом любимой,

Хоть он не лучше музыки иной.

Не видел я, как шествуют богини, -

У милой поступь женщины земной.

    Но редкий дар у красоты любимой:

    С фальшивостью она несовместима.

 

  

                        131

                          

Ты – мой тиран, чей нрав ожесточен,

Испорчен красотою несравненной.

Ты знаешь, как безумно я влюблен,

Как велика твоя для сердца ценность.

Мне говорят: не может вызывать

Ее лицо восторженного стона.

Что все не так, не смею я сказать,

Хотя себе я присягаю в том же

И, чтоб перед собой не быть лжецом,

Мой стон тысячекратно душит горло,

Свидетельствуя: темное лицо

Достойно восхищенья и восторга.

    Но, видимо, поступков чернота

    Тебя клеймит, отсюда – клевета.

 

 

 132

 

Твои глаза, что, как печаль, черны

И состраданья полны, я люблю.

Сочувствуют мучениям они,

Что я от сердца твоего терплю.

И утреннее солнце никогда

Не красит так алеющий восток,

На западе вечерняя звезда

Не озаряет так небесных щек,

Как светят на лице твоем глаза.

О, пусть и сердце тоже сменит гнев

На состраданье, и тогда ты вся

Наполнишься сочувствием ко мне.

    Тогда я поклянусь, что красота

    Черна, в ее природе чернота.

 

                     133

                     

Стыдись же, злое сердце, не пристало

Терзать еще и друга моего,

Или тебе моих мучений мало,

Поработить желаешь и его?

Твои глаза, уже владея мною,

Мое второе Я хотят отнять.

Я брошен им, собою и тобою,

И муки трижды оплели меня.

Позволь же сердцу друга поручиться

За сердце покоренное мое

И узнику стать сторожем темницы –

Твоей груди, - смягчая нрав ее.

    Раз я твой пленник, волей иль неволей  

    Всем этим мукам быть в моей юдоли.

 

                  134

 

Итак, он твой, я это признаю,

И я теперь готов отдать себя

Без колебаний в собственность твою,

Как выкуп за свое второе я.

Но воли не хотят ни ты, ни он,

Поскольку друг мой добр, а ты скупа.

Посланник чувств моих сам был плене:

Желая мне помочь, попал в капкан.

Твое богатство – красота, она,

Как ростовщик, все приберет к рукам.

Друг задолжал тебе из-за меня,

В его потере я виновен сам.

    Теперь с тобой мы оба: я и он.

    Он отдал долг, а я еще пленен.

 

               135

 

Твоим желаньям следуют твой Will*,

И Will другой, и Will помимо тех,

И я усилий много приложил,

Желая быть среди твоих утех.

Изволишь ли в свои просторы страсти

И мой источник страсти заключить?

Или другие кажутся прекрасней,

Чем мой, и мне их в  этом не затмить?

Как ширь морская принимает дождь

И реки в водяное изобилье,

Так ты, владея Will-ами, умножь

За счет меня свое если тебе

 обилье Will-ов.

    Пусть много Will-ов в милости твоей,

    Но в мыслях одного меня имей.

 

        136

 

Когда твоя душа не пропускает

Меня к тебе, клянись, что я твой Will.

Хоть и слепа душа, однако знает,

Что я к тебе уже допущен был.

Твоей любви богатство велико,

Обилье Will-ов полнит мой приход.

Когда чего-то много, то легко

При этом одного не брать в расчет.

Тогда я незамеченным в толпе

Пройду и буду первым про запас.

Считай меня никем, если тебе

Такое униженье что-то даст.

    Ты полюби сначала имя Will –

    Желанье, - и тебе я стану мил.

 

                  137

 

Твои ль, Любовь, каприз и слепота

Глазам нормально видеть не дают?

Хотя глазам знакома красота,

Они себе лишь худшее берут.

Но если их испорченность влекла

В доступный всем залив на якорь стать,

Зачем крюки ты ложью создала,

И  сердце к ним сумела привязать?

О, почему бы сердцу не понять,

Что там его причал, где и у всех?

Или глаза, все видя, украшать

Взялись, чтоб приуменьшить этот грех?

    Глаза и сердце с правдой не дружны,

    И фальшью, как чумой, заражены.

 

 

 

                    138

 

Коль милая клянется, что верна,

Я верю ей, хоть знаю – все не так.

Пусть, если хочет, думает она,

Что в мире лжи я юноша, простак.

Хоть юность я оставил позади, -

И эта правда для нее ясна,

Я языку ее даю кредит,

И правда с двух сторон угнетена.

Но разве милой я сказал, что лжет?

Она ли стала возраст мой считать?

Любовь не любит годы брать в расчет,

И  нее привычка доверять.

    Ты лжешь, я лгу молчанием своим,

    И ложью мы себе в ошибках льстим.

 

          139

 

Оправдывать неласковый прием

Моей любви меня не призывай.

Не взглядом рань меня, а языком,

Не ловкостью, а силой убивай.

Скажи мне, что твоей любви здесь нет,

Но свет своих очей дари лишь мне.

Зачем обман используешь в войне,

Раз ты меня значительно сильней?

Я объясняю так: моя любовь

Имеет взглядов рать – врагов моих.

Мое лицо спасая от врагов,

Она их направляет на других.

    Не делай так. Очей не отводи, -

    Меня сожги  и боль освободи.

 

 

 

                  140

Ты жестока со мной, так будь мудра,

Презрением молчанье не дави,

Пусть горе мне поможет подобрать

Слова в моей молитве о любви.

Я разуму бы мог тебя учить,

Но не любви, - не обучают ей.

Как тяжелобольные получить

Хотят надежду от своих врачей,

Так я, с ума в отчаянье сходя,

Лишь о тебе одной бы говорил.

Несчастья, нас к отчаянью ведя,

Безумьем наполняют этот мир.

    Чтоб нам не жить в безумии и лжи,

     Будь искренна и в широте души.

 

 

                               141                  

 

Мои глаза в тебя не влюблены,

Поскольку им видна ошибок уйма.

Глаза к тебе презрения полны,

А сердце обожает до безумья.

Ни голос твой меня не восхищает,

Не возбуждает рук прикосновенье,

Ни вкус, ни обонянье не склоняют

Затеять пир с тобой в уединенье.

Но чувствам и уму не убедить

Одно мое слепое сердце в том,

Что не должно оно тебе служить

И быть твоим покорнейшим рабом.

    Моя чума -  любовь – весь мой доход,

    Она награды болью выдает.

 

                     142

 

Любовь – мой грех, твоя враждебность ей

Не знак добра, она греховна тоже.

Сравни свою позицию с моей –

И упрекнуть меня ни в чем не сможешь.

Укор  приму, - но не из уст твоих,

Они в своих любовных штампах лгут,

Меня целуют так же, как других,

Супругам долг исполнить не дают.

Будь то законно, я любить бы мог

Так пылко, как на милых ты глядишь.

О, если бы сочувствия росток

Укорениться мог в твоей груди!

    Ведь сердцу, равнодушному к мольбе

    Не  отыскать и жалости к себе.

 

                  143

 

Глянь, как быстра хозяйка и ловка,

Когда бежит за выросшим птенцом.

Она его не хочет отпускать

И, бросив все,  спешит за летуном.

А чадо, что оставила она,

Гоняется за матерью, крича,

Но та погоней так увлечена,

Что ничего не может замечать.

Так ты бежишь, а я вслед за тобой –

За тем, кому лететь пришла пора.

Поймав надежду, снова будь со мной

Как мать, - целуй меня и будь добра.

    Я помолюсь, чтоб не ушел твой Will

    И мой призывный плач услышан был.

 

 

                144

 

Два духа, две любви, как рай и ад,

Живут во мне, душа им отдана.

Дух лучший светел и, как ангел, свят,

А худший – женщина, она, как зло, черна.

Ведя соблазном в ад, она туда

И ангела толкает вслед за мной.

Святой предстанет дьяволом, когда

Гордыня завладеет чистотой.

Что ангел пал, - лишь подозренье, я

Об этом речи прямо не веду.

Но я не рядом, а они – друзья,

И я боюсь, что ангел мой в аду.

    Но так ли это, вряд ли я узнаю,

    Пока мой ангел крылья опаляет.

 

             145

 

«Я ненавижу», - сорвалось

С любовно вылепленных уст,

К которым так меня влекло.

Но, видя вспышку горьких чувств

Во мне, она, язык кляня,

Умея сладкозвучной быть,

И, видно, пожалев меня,

Решила фразу изменить.

Такой придумала конец,

Что кроткий день осилил ночь,

И та изгнанница, как бес,

С моих небес слетела прочь.

    Мне жизнь была возвращена:

    «Не Вас», - добавила она.

               146

 

 

О дух, что в центре тела помещен,

Среди его страстей-бунтовщиков,

Ты почему так нищ и истощен,

Когда так пестр и дорог твой покров?

Аренда дома слишком коротка,

Зачем так много тратить на фасад?

Ведь разве плоть – не пища червяка?

И разве телу не сужден распад?

Пусть плоть гниет, а ты, душа, живи

И от нее богатством прирастай.

В счет вечности срок жизни предъяви,

Пусть будет чахлой плоть, душа – сыта.

    А если пища духа – смерть, тогда

    И смерть умрет, исчезнет навсегда.

 

         147

 

Моя любовь – болезнь, она как жар,

Как длительная, сладостная боль.

Любимую болезнь лечить мне жаль,

И я  в себе лелею эту хворь.

Мне разум - врач леченье прописал,

Но я не выполнял его наказ,

Лекарство от любви не принимал, -

И он меня оставил, рассердясь.

Теперь я не лечусь, лишен ума,

В душе безумьем все поражено,

Нет в рассужденьях правды, в мыслях – тьма,

Я утверждать способен лишь одно:

    Прекрасней всех и словно день ясна

    Та, что черна, как ад, как ночь, темна.

 

              148

 

О, как любовь глаза мне подменила:

Не то, что есть, воспринимает взор!

Где мой судья, который всем фальшивым

Свидетельствам выносит приговор?

Когда прекрасно то, что взгляду мило, -

В обратном убеждать меня зачем?

А если нет, - то страсть глаза затмила,

Они не видят то, что видно всем.

Как может, о, как может глаз влюбленный

Нормально видеть, если он в слезах?

Не может, нет! Ведь станет ослепленным

И солнце, если небо в облаках.

    О, хитрая любовь, затмив слезой

    Мои глаза, ты грех прикроешь свой.

 

                         149

 

О, разве справедливо говорить,

Жестокая, что не люблю тебя?

Я разве не привык тебе служить,

В служенье этом позабыв себя?

Кто из твоих противников – мой друг?

Тому ли льщу, кого б ты прогнала?

Иль сам себе не добавляю мук,

Когда ты на меня бываешь зла?

Какой заслугой обладаю я,

Чтоб это подчиненье презирать,

Когда осуждена душа моя

Твои несовершенства обожать?

    Теперь, любовь, мне нрав понятен твой:

    Ты любишь зрячих, ну а я – слепой.

 

 

               150 

 

Откуда ты энергию берешь,

Совсем поработившую меня?

Твоя ли власть глазам послала ложь,

Что яркий свет – не украшенье дня?

Где ты взяла умение грешить

С таким непревзойденным мастерством,

Что выше добродетелей ценить

Я стал твой грех, что восхищен грехом?

Кто научил тебя пленять сильней,

Когда должна бы ненависть расти?

О, почему отказываешь мне,

А невлюбленный – у тебя в чести?

    О, если грех твой мною так любим,

    Я должен быть возлюбленным твоим.

 

                        151

Любовь  -  дитя, ей совести не знать.

Но разве совесть – не дитя любви?

Обманщица, не надо понуждать

Меня ошибки признавать свои.

Ты не верна, и изменяю я,

Позволив телу душу побороть.

Ему душа, благая часть моя,

Дает победу. Торжествует плоть,

Которая при имени твоем

Тотчас встает, указывая приз,

И к обладанью чувствует подъем,

Чтобы у цели опуститься вниз.

    Но совести я все же не лишен

    В любви, где взлет паденьем завершен.

 

           152

 

В любви я обещанья нарушаю,

Но ты обетам дважды не верна:

Супругу своему и уверяя,

Что больше ни в кого не влюблена.

Мне ль в тех грехах винить тебя? Их два,

А я обет раз двадцать нарушал.

Стремясь твою любовь завоевать,

В тебя я, грешный, веру потерял.

Мои глаза клялись и уверяли,

Что ты в своей любви верна, чиста,

Но очевидно, что они солгали, -

А может, их сразила слепота.

    Я клялся, что прекрасна ты, - и что ж

    Теперь мне стало видно? Это – ложь.

 

 

                 153

 

Свой факел уронив, спал Купидон.

Огонь любви увидела Диана,

И факел был тот час же погружен

В прохладу вод природного фонтана.

В святом огне Любви поток взбурлил,

Разгорячился, стал кипящим вечно

Горячим родником лечебных сил.

Тепло любви людские хвори лечит.

Но Купидон вновь факел запалил

От глаз моей любви – и сжег мне грудь,

А я ее, больную, поспешил

В источник вод целебных окунуть.

    Но все напрасно. Я себя бы спас,

    Лишь окунувшись в свет любимых глаз.

 

 

                154

 

Устав сердца людские разжигать,

Спал бог Любви, свой факел положив.

Поблизости случилось пробегать

Толпе веселых легконогих нимф.

Был поднят целомудренной рукой

Огонь Любви, в чей власти – легион.

Так спящий бог Желания легко

Был девственной рукой разоружен.

Она горящий факел понесла

Тушить водой источника, и тот

Согрелся от любовного тепла

И стал ключом целебных теплых вод.

    Любви дано греть воду, но вода

    Любви не охлаждает никогда.